Последние часы жизни Рудакова: "Вместо таблеток дали бы мне пива"
31 декабря Евгений и Валентина Рудаковы отметили бы 49 лет совместной жизни, потом Новый год, а 2 января — 70-летие Евгения Васильевича. Но этим планам не суждено было сбыться. Сегодня — 9 дней, как не стало обладателя Кубка Кубков, Суперкубка-75 и самого титулованного вратаря в истории украинского футбола.
Вчера мы побывали в доме на Печерске, где он жил с супругой с 1973 года. В этой многоэтажке на Суворова также обитают вдова Валерия Лобановского Аделаида Панкратьевна, экс-председатель Президиума Верховного Совета УССР Валентина Шевченко. Квартира Рудаковых — №1 на первом этаже. "Щербицкий сказал — он у нас лучший вратарь, номер один, и у него будет первая квартира, — говорит Валентина Антоновна. — Хотя до этого должны были давать квартиру на Шелковичной, но случился матч, в котором киевляне проиграли, а Женя пропустил мяч между ног. Тогда партия распорядилась выдачу нового жилья отменить. И никто не вспомнил, что перед той игрой Витя Банников приболел, и Васильевичу пришлось играть не совсем здоровым — после температуры 39. Он так близко к сердцу принял ту ошибку, что не мог идти домой. Его друзья под руки привели".
Рудаковы воспитали двух детей — старшую Лену, которая сейчас работает в налоговой, и младшего Алексея, банкира. Сын последнего, 9-летний Женя, названный так в честь дедушки, открывает нам дверь вместе с Валентиной Антоновной. Худенький, каким в молодые годы был и сам Васильевич, получивший за свое телосложение прозвище "Шнур". "Он ходил два года на футбол, но затем перешел на теннис — он ему больше нравится, а еще — отлично плавает, — говорит бабушка о внуке. — А вот его папа, Алексей, до того как податься в банковскую среду, стал мастером спорта по фехтованию".
Заходим в зал. На шкафу рядом с иконами хрустальная ваза с надписью: приз лучшему вратарю СССР 1971 года. В серванте — бронзовая медаль мюнхенской Олимпиады-72, а также мини-копии добытых Рудаковым трофеев, в частности Суперкубка Европы.
Прошу вспомнить последние дни Рудакова, которого не стало в позапрошлую среду. "Мама, я расскажу, — говорит дочка вратаря Лена, как две капли воды похожая на отца. — В пятницу папа пришел с работы. А он у нас по жизни молчун — никогда ничего не рассказывает, плохо у него на работе или хорошо. Маме всегда говорит: "А оно тебе надо?". Так вот, он минут двадцать просидел на скамеечке в прихожей. Потом разделся, принял душ, поужинал любимыми блинчиками с чаем. Лег спать. В субботу у них была игра, после нее он пришел домой и пожаловался на горло, мол, простудился. Мы говорим: "Это, скорее всего, сердце, а не горло". А он: "Нет, что вы говорите, это горло". В воскресенье все еще было нормально, но после прогулки он сказал: "Что-то я себя неважно чувствую". Мы ему: "Может, тебе таблетку? Может, тебя в больницу?". Он: "Нет!" Для него врачи было самое страшное. Когда в прошлом году у него были проблемы с давлением, еле убедили его сделать МРТ. Врачи посмотрели снимок, сказали, что вся голова в гематомах — старых, новых нет. Но когда попробовали его оставить в больнице на лечение, врач позвонил и говорит мне: "Лена, забери его, пожалуйста, он нас не слушает, ничего не хочет делать, говорит: "Тут лечатся больные. А я совершенно здоров. Мне тут делать нечего". Вот так было и во вторник, 20 декабря. Пришел с работы. Поел. Все было нормально, но в начале одиннадцатого вечера приходит к маме и говорит: "Что-то я себя неважно чувствую". Мама: "Давай врача вызовем!". Он: "Не надо никакого врача. Если вызовете врача, я уйду из квартиры". Я ему дала две ношпы и 40 капель корвалола. Маме он только сказал: "Да, 70 лет уже чувствуется". И потом он все время до утра мучился. Лежать не мог. Все время сидел в кресле, в котором любил подолгу читать газеты. Около часа ночи мы втихаря, не говоря ему, вызвали скорую. Он попросил сделать ему чаю. А когда приехала скорая, недовольно спросил: "Кто вызвал?". "Я, — говорю. — Можешь на меня кричать, но я ее вызвала". Сделали кардиограмму, показавшую обширный инфаркт. Его уговаривали: "Давайте, поедем в больницу. Все может быть. Вы до утра можете не дожить". "Хорошо, — отвечал он, — я не доживу. Но в больницу я не поеду". А когда давали ему таблетки, шутил: "Вы бы мне лучше пива дали". Врачи уехали. Он своей рукой подписал отказ от госпитализации. Утром он еще встал. Попросил сделать ему чай. Это было в 6.20. Выпил чай, пошел к себе в спальню. Брат мой приехал, Алексей. Он его уговаривал: "Папа, у тебя же дети, внуки". Ни в какую. Хотя он весь обливался потом, бледный весь был. В 8.40 я уехала на работу, а мама по его просьбе включила ему телевизор, шел футбол. И без пяти девять мама мне звонит: "Лена, возвращайся, папы уже нет". Он сам выключил телевизор, ровненько лег и красиво умер. Наверное, предчувствовал. И хотел, чтобы это произошло дома. Знаете, у нас в квартире живет кролик Кузя, — добавила Лена. — Всегда спокойный. А за дней пять до смерти папы он начал с ума сходить, клетку переворачивать. Он тоже чувствовал".
"На завтрак муж любил сметану, две сосиски или два яйца, хлопья, залитые молоком. И на закуску — творог с чаем, — добавила Валентина . — Каждую субботу в девять утра ходил на базар, брал пол-литра сметаны и 750 граммов творога и в течение недели все это съедал. Его весь базар печерский знает. Так торговцы говорят: "Боже, а мы его теперь так и ждем в субботу".
Олег ЛЮЛЬКА
